М.Чегодаева. Статья «Человек, которому небезразлично», Газета «Культура», 2003

 

«Церетели семьдесят лет. Время подведения итогов, поздравительных тостов, юбилейных комплиментов... И как же все это не подходит Зурабу, как не вяжется с ним, с его неукротимым молодым темпераментом, с его кипучей энергией! О каком «подведении итогов» может идти речь, когда он весь устремлен в будущее, к новым проектам, экспериментам, творческим свершениям? Каждое утро начинается для него радостным открытием – встречей за мольбертом с еще одним натюрмортом, еще одной моделью. Всякий день преподносит какую-нибудь трудно разрешимую проблему – и он бросается на решение этой проблемы как на бой, требующий максимального напряжения сил и смелых, не ординарных решений. Он весь в движении, ему просто некогда останавливаться, оглядываться назад. Он всегда «впереди». Кому нужны юбилейные комплименты, когда перед каждым, кто так или иначе соприкасается с Церетели, незамедлительно встает категорический вопрос: принимаешь ты – или не принимаешь его творчества, разделяешь – или не разделяешь его взгляды, идешь вместе с ним – или против него? Можно принимать Церетели, можно не принимать – оставаться к нему спокойно-равнодушным – от юбилея до юбилея – не дано никому: ни коллегам-художникам, ни искусствоведам, ни зрителям.

Я принимаю Церетели. Его постоянно упрекают в гигантомании, ставят ему в упрек его памятники, прежде всего Петра на стрелке Москвы–реки и обводного канала – буйного, огромного, взрывающего скучную панораму фабричных труб и унылых крыш, еще в тридцатые годы вконец испортивших неповторимый облик старого Замоскворечья. Усталые, «законопослушные», жаждущие покоя москвичи вдруг заскучали о памятниках, пусть посредственных, но традиционно-привычных, никого не волнующих и не задевающих. А я вспоминаю художественную молодежь 60-70-х годов, взорвавшую унылое однообразие «сталинского соцреализма», ее неуемную выдумку, ее смелость, ее дерзкое сокрушение общепринятых канонов. В какое негодование приводила она партийное начальство, какой восторг вызывала у оппозиционно настроенной интеллигенции! Церетели по сей день таков, какими мы были полстолетия тому назад. От его кормчего-Петра, возмущающего стариков и восхищающего мальчишек, так и веет знаменитой «Бригантиной» –«На далеком флибустьерском море // Бригантина подымает паруса»... Зураб остался верен флибустьерской романтике нашей молодости. Сейчас кое-кто готов отречься не только от великих традиций классического искусства, но и от авангарда первой трети ХХ века, от живописи как таковой; отринуть за ненадобностью как реализм, так и футуризм, оказаться от «дара Божия» – жарких красок на палитре, живого движения руки с кистью... Зураб не скрывает восторженного преклонения перед Ван Гогом, Матиссом, Модильяни, Пикассо... Таким восторгом светились мы в те незабываемые годы, когда еще вчера недоступные нам художественные откровения ХХ века вдруг ворвались в нашу жизнь, перевернули наше сознание. Церетели уже тогда отлично воспользовался уроками великих мастеров и Запада, и России начала века, воспринял от них страстную приверженность к материалу живописи, к цвету, фактуре, плотности мазка. Научился смелости и остроте видения, бурной экспрессии, способности выявить, усилить, заострить форму, вплоть до деформации, до знака, до живописной метафоры.

Он живет в живописи, служит ей самозабвенно. Когда в напряженнейшем распорядке дня ему удается урвать час-другой для работы в мастерской, он не помышляет ни о чем, кроме пластических задач, но каждый его, сияющий ослепительным цветом, игрой сочных мазков «Подсолнух» предстает не просто еще одним «Букетом», но еще одним выигранным боем за живое искусство, которое не способен заменить никакой компьютер. Живопись Церетели – самостоятельное яркое явление в современном искусстве, которое можно классифицировать как русский «нео-постимпрессионизм», развитие лучших традиций нашей живописи конца 20-х годов, насильственно оборванных в 30-40-е, далеко не исчерпавших себя в 60-70-е. Рожденное в жарком противоборстве с рутиной, это направление и сейчас не оставляет места для спокойного старческого созерцания... Какие уж тут «юбилеи»... И еще одно «поле боя». Избалованные иллюзией легкости в использовании новых технологий, художники стали утрачивать вкус к профессиональному мастерству, к ремеслу. Мало кто в наши дни по настоящему владеет техникой литья бронзы и изготовления смальты, способен работать равно и в мозаике, и в керамике, и в стекле, и в технике гобелена. Церетели с молодых лет, с годов своего учения страстно увлекался самыми разными материалами, изучал их досконально, как изучали некогда средневековые подмастерья, чтобы со временем создать свой «шедевр» и получить высокое звание мастера. Он пробует себя буквально во всем, и всегда – отливает ли он бронзовые врата для Храма Христа Спасителя или изготовляет миниатюрные эмали – предстает профессионалом самого высокого класса. Он хочет научить такому же отношению к своему делу молодых художников, он уверен, что в наших художественных вузах надо готовить не дилетантов, а мастеров с безупречно поставленным глазом, идеальной точностью руки, способных уверенно и свободно работать как в станковых формах, так и в любых видах дизайна, прикладного искусства.
Но эта, казалось бы бесспорная позиция, как ни странно, разделяется далеко не всеми – и снова борьба, снова противостояние, снова вся наша надежда на энергию и увлеченность Зураба Церетели, на его способность преодолевать и выигрывать. Судьбы художественных институтов Суриковского в Москве и Репинского в Петербурге – постоянная забота и боль Церетели, предмет его внимания и тревоги, вложения усилий и денег. Ведь будущее за молодежью. Зураб и здесь впереди всех, в завтрашнем дне искусства..
Российская Академия художеств досталась в президентство Зурабу Церетели в очень нелегкое время. Хороши ли, плохи ли были устоявшиеся десятилетиями нормы существования творческих союзов – так или иначе, они позволяли художникам как-то жить и работать. Союзы рухнули в одночасье – мы все вдруг оказались в другой реальности. Условия свободного рынка оказались мучительно-трудными прежде всего для художников среднего и старшего поколения. Лишенные официальных заказов, поставленные перед необходимостью буквально всё – аренду выставочных залов, каталоги, монографии о своем творчестве и пр. оплачивать из собственного кармана, оставшиеся один на один с напористым и беспощадным коммерческим искусством, готовым в конкурентной борьбе затоптать и смести всех и каждого на своем пути, старые художники растерялись, почувствовали себя брошенными на произвол судьбы. В этой поистине трагической ситуации Церетели сделал единственно возможное, единственно гуманное, что было в его силах – максимально широко распахнул для художников тяжелые двери вверенной ему Академии.
Он собрал в Академии крупнейших наших мастеров, для которых еще вчера вход в Академию был наглухо закрыт: Пологову и Митлянского, Никонова и Андронова, Нестерову и Назаренко, Голицына и Петра Смолина, Мессерера и Боровского – и еще, и еще многих; дал им возможность выставляться в залах и самой Академии, и своего музея на Пречистенке; представил их работы в Музее современного искусства на Петровке – еще одном любимом своем детище. Два, а теперь уже три музея (буквально вчера Церетели открыл еще один музей современного искусства в Ермолаевском переулке) – кто, кроме неистового Зураба Церетели был способен заполучить в центре Москвы занятые случайными учреждениями дворцы, шедевры русского классицизма, за годы советской власти запущенные и перестроенные, отреставрировать их, возродить – и отдать искусству!
На стенах этих музеев рядом с коллекциями превосходных работ крупнейших мастеров русского и мирового искусства ХХ века из его личных собраний; с собственными вещами Церетели и вещами его коллег непрестанно показываются работы дипломников и недавно окончивших вузы молодых художников, предстают новые направления вплоть до самых последних модных увлечений. Церетели способен поддерживать всякие искания, помогать каждому, кто экспериментирует, даже если эти искания лично ему как художнику и не так уж близки, лежат вне его собственных творческих интересов.
Вот только чего в нем нет – это почтения к рыночной стоимости коммерческого, «раскрученного», разрекламированного делового искусства. Прекрасно зная цену деньгам, Церетели умудряется во всей своей многообразной деятельности художника и мецената служить «Богу», а не «маммоне». Для него в искусстве существует только один непреложный критерий, который не измеряется деньгами – подлинный талант. «Когда делаешь пир, зови нищих... / И блажен будешь, что не могут воздать тебе, ибо воздастся тебе в воскресение праведных»...
Широта души – одно из самых привлекательных свойств Зураба Церетели. Как гостеприимный хозяин, он готов созвать, собрать к себе «на пир»,за свой ломящийся от пряных грузинских блюд изобильный «стол» всех – старых и молодых, прославленных и неизвестных, «сильных мира сего», способных «воздать» ему, и тех, кто сам нуждается в «воздаянии». От него легко принимать помощь, его щедрость никого не унижает, с ним никто не ощущает себя «нищим». В наше сумбурное время, когда подлинное, бескорыстное искусство часто оказывается «за чертой бедности», совсем не плохо знать, что есть Зураб Церетели, один из очень немногих людей такого ранга и таких возможностей, кто способен сопереживать и помогать... Человек, которому небезразлично».

М.А.Чегодаева. Газета «Культура». 25.12.2003







версия для печати