Российская академия художеств

Чувствительность к событиям жизни, фактам истории и длительности времени – с подобного реноме обычно начинают разговор об искусстве Татьяны Назаренко и, конечно, более чем обоснованно. С 1970-х годов разворачивается полноценный художественный дискурс вокруг ее живописи. Состоящий из множества точек зрения самого художника, исследовательских позиций искусствоведов, выставочных проектов, репутаций и институциональных стратегий музеев и галерей, этот дискурс не имеет смысла сводить к общему знаменателю. И все же идейный и эмоциональный тон конкурирующих языков описания обнаруживает ключевые темы, работающие на сближение. Одни готовят выставки, осваивающие «прорывы» в современность и пишут о соотношении ритмов фактического и «внутреннего» времени картин Татьяны Назаренко. Вторые заняты ревизией способов исторического мышления, возникающего повсеместно, но не становящегося программным для творчества в целом. И те и другие предполагают, что репрезентация жизни и истории – некоторое каноническое условие восприятия фигуративной живописи, а встреча с их основным катализатором – временем – логический и ожидаемый ход. Но такая характеристика представляется не совсем достоверной и требует дополнения.
Поэтому выставочный проект «Диалог со временем» с одной стороны следует за сложившимися интерпретациями, но также осваивает иной взгляд на проблематику времени в работах художника. Зритель сталкивается с масштабной экспозицией, построенной по принципу фрагментарного показа. Живопись и серии станковой графики, силуэтные портреты из фанеры и инсталляция, апроприирующая живописную технику составляют «панораму» произведений, сделанных за последние тридцать лет. Бойкотирование ретроспективного жанра переключает внимание с биографии Назаренко на повествовательную и материальную структуру экспозиции, которая фиксирует современность в качестве исторического времени, воссоздающего новое в диапазоне самоотрицающей темпоральной динамики картин. В своей абстрактной и текучей форме «экспонируемая» современность является постоянно открытой зоной конфронтации и вовлеченности, театром военных действий, где время возникает как ресурс жизни, повседневности и истории, как социальный конструкт, обладающий собственной политикой или, если точнее, многочисленными вариантами «политик исторического времени» (Питер Осборн)
О какой политике идет речь? Имеется в виду не политика в узком электоральном смысле; здесь политическое – это все, что относится к распределению власти, а политика времени – сложная система, развивающая свойства длительности социальных практик в режимах специфически определяемых объектов, которые работают на преобразование или сохранение политических намерений. Другими словами, Татьяна Назаренко устанавливает диалог не с самим временем, но с его практикуемыми возможностями. Она уточняет сцены жизни и воспринимает их в категориях длящейся целостной исторической среды. Выраженная в опыте разных культур, эта среда включает в себя особые способы воспроизводства времени. Три измерения феноменологического порядка (прошлое, настоящее и будущее) связываются друг с другом в рамках динамического и оригинального единства пристального взгляда. Живописные композиции как будто размыкают ощущение темпов протяженности и постоянно формируют различия между иерархиями политик исторического времени, стоящими за досугом, законом, насилием, престижем и статусным присвоением, публичным и приватным общением, преломлениями памяти, религии и мифа в географии городских и деревенских пространств. Героями этих композиций являются вовсе не люди (индивиды), но «машины желания» (Жиль Делез, Феликс Гваттари) - фигуративы, захватывающие своим присутствием самодостаточную и спонтанную субъективность, витальную жизнеспособность, которая строится по моделям и процессам социальной активности.
Стоит отметить, что чувствительность в отношении политики исторического времени во многом связана с культурой позднего социализма и тревожным надрывом «эпохи застоя», ставшей для поколения «семидесятников» той порой, в которой должно было что-то произойти, но этого так и не случилось. Парадоксально то, что именно в условиях безвременья и «вненаходимости» (Алексей Юрчак) появилась важнейшая интуиция искусства, переосмыслившего модернизм, постмодернизм и наследие авангарда. Наряду с вполне понятной рефлексией по поводу стилевых особенностей конкретных направлений приобретает актуальность критика, предложившая рассматривать их в качестве категорий исторического сознания, обладающего дискурсивными формами, границами знания и ориентацией на художественные практики, зависящие от конъюнктуры труда. Таким образом, авангард, модернизм и постмодернизм выступали своего рода «идеологическими аппаратами» (Луи Альтюссер) искусства после Второй мировой войны. Подобно реакционным идеологиям, например, консерватизму и традиционализму, они вмешивались в области политики времени и навязывали определенные языки описания.
Оставаясь в напряженном поиске возможностей времени, сегодня, как, впрочем, и в советский и постсоветский периоды, Татьяна Назаренко стремится избежать торжества популизма в искусстве. Культивирование уточняющей перспективы неизбежно приводит к ожиданию вечного конца, к распознанию смерти на уровне исторического времени и его последующей гибели. От баннера и афиши к отдельным произведениям на выставке незримо осуществляется рассказ о конце истории, претендующий на абсолютное значение. Тем не менее, обнаружение смерти - не травмирующая утрата, не отказ в пользу мрачной эстетики негативности, но попытка освободить жизнь при помощи диалектики конечности, где происходит расхождение диахронического и синхронического потенциала исторического времени. Горизонт этой обременяющей свободы позволяет расширить определение политик времени и учитывать включенные в них формы человеческой деятельности уже не только через призму современности, но и с точки зрения ряда социокультурных представлений - этики, традиции и хронологии. Будучи способами «изобретения повседневности» (Мишель де Серто) и освоения исторической среды, они сами в той или иной степени являются производными конкретных практик и властных отношений. Значит, в тот же самый момент, например, хронология, может выступить как независимый объект, трансформирующий другие сферы, в том числе связанные с предложенным форматом выставки «Диалог со временем». Формальная логика перестает играть какую бы то ни было роль: одни и те же причины необязательно влекут одни и те же следствия и притом всегда. На ее месте оказывается нелинейная причинность, которая становится центральной движущей силой исторического времени в работах Татьяны Назаренко.

Александр Саленков

версия для печати