Российская академия художеств

29 марта 2007 года журнал «Новое время» провел on- line конференцию. На вопросы пользователей отвечал президент Российской академии художеств, народный художник РФ З.К. Церетели. Беседу вела шеф-редактор Newtimes.ru Ирина Хворостяная.

Ирина Хворостяная: Сегодня очень многими поддерживается мнение о том, что за период новейшей российской истории искусство в России переживает если не кризис, то, возможно, кому. И попытки возродить его, конечно, ценны, но их, к сожалению, мало. Как вы считаете, насколько этот процесс необратим? Можем ли мы что-то сделать? Или стоит к этому относиться спокойно и переждать?

З.К. Церетели: Да, безусловно. Фактически, воспитываем художников. Даём чистое классическое образование. Стараемся развивать индивидуальное отношение к предмету. Америка и Европа потеряли, а Россия сохранила предметное искусство – это заслуга Российской академии. Это правильный путь. Развивается, например, институт им. Сурикова, сохраняются традиции, привлекаются уникальные педагоги, в том числе, молодые. Например, Мыльников Андрей Андреевич создал школу в Санкт-Петербурге, а это не так легко, а ещё труднее сохранить. Мы выпускаем молодых специалистов и куда они идут? Сейчас на улице, можно так сказать, около 50 тысяч художников. После перестройки художники много потеряли, потому что был межгосударственный государственный фонд, который оказывал поддержку. Художник получал стипендии на три года, чтобы определиться с направлением, как стажировка. И они могли что-то создать самостоятельно без педагога. А сейчас это утеряно. Нет поддержки. Но виновато в этом не государство, а творческие организации, на базе которых развивались различные направления искусства: мозаичные росписи, прикладное искусство, витражи. Плюс ко всему, закрыли исполнительское направление. Раньше художник создавал модель, и эту модель передавали исполнителям, которые увеличивали скульптуру, делали резиновую форму, восковую форму, гипсовую форму. Это процесс. Сейчас его нет. О монументальном искусстве разговора вообще нет. Сейчас едут за рубеж, чтобы там отливать и делать формы. Я, например, в 18 государствах делал работы. Когда меня отправили в Бразилию, я изучил всё, сделал проекты, и мне нужны были исполнители, чтобы сделать искусственный мрамор, до сих пор бразильцы говорят о том, что русские очень щедрые - привезли шестиметровый кусок из малахита и поставили там. А это искусственный малахит из гипса. И исполнители были из России, которые варили специальным способом гипс, затем когда покрывали его краской, шла водяная шлифовка и еще много чего. А сейчас нет исполнителей, которые могли бы это делать.
Мы вышли с нашей Академией вошли в правительство с предложением открыть институт исполнительского искусства. В принципе, должны быть два диплома – художника и право работать. Но сейчас идёт какая-то реорганизация, и часто они сами не знаю, что хотят сделать. Нам дали на Казакова здание – 8000 квадратных метров, у нас 300 человек искусствоведов, помещения нет, они сидят дома, а студенты хотят мастер-класс. Искусствоведы должны передать поколениям знания. Наконец, нам выделили здание, идёт ремонт, там уже работают творческие мастерские академии, в которых после окончания института молодые художники развивают свое творчество под руководством академиков Цигаля, Курило-Рюмина, братьев Ткачевых но есть какие-то люди, которые хотят отнять, продать. Мы ещё не начали восстанавливать ценности, о которых знаем из архивов, потому что надо сначала само здание в порядок привести. Есть зал, в котором будет экран, на котором мы будем показывать историю. То есть мы все делаем, а по телевизору показывают неправду. Был выделен бюджет для института, но ничего нет, кроме здания. Я создал музей, где выставляются художники. Сейчас очень интересные выставки проходят. Это тоже учебные моменты, дети идут и смотрят. Поставили скульптуры классические, которые студенты рисуют и радуются. Я провожу мастер-класс. Вчера закончил только в 2 часа ночи. Сначала были дети, затем их сменили взрослые. Очень много художников на улице, и академия просит дать возможность открыть отделения в областях. Много сложных вопросов. Художники вынуждены в галереях просить продать свои работы. Для чего мы воспитываем студентов и выпускаем художников? Они уезжают и оставляют свои работы в Германии, в Америке.
В искусстве есть целая философия. Должна быть индивидуальность, но чтобы это понимать, должно быть классическое образование.

Ирина Хворостяная: Студенты, которые сейчас учатся, они могут стать новым поколением художников в России?

З.К. Церетели: Безусловно.

Анастасия (Москва): Не кажется ли Вам, что классическая живопись и скульптура – это вымирающий вид искусства, что сейчас его заменяют различного рода мультимедиа, видеоинсталляции, а на худой конец – скульптуры из пластика или резины? Надо ли с этим бороться?

З.К. Церетели: Знаете, что такое богатство Российской Федерации. По искусству наши музеи все богаты: Эрмитаж, Русский музей, Пушкинский музей, Третьяковка и т.д. Мы все разные. Мы образование даем, чтобы они знали анатомию, знали то классическое мышление, которое важно. Это то же самое. Если у вас нет слуха, вы можете на рояле играть? Слуха нет – не можешь петь. То же и художники: если у тебя нет образования. Вот 70 лет было запрещено: ты живописец – живопись, ты скульптор – скульптура, ты график – графика. Вот за 70 лет привыкли. Сейчас тоже это мышление существует еще, поэтому надо поднять уровень. Народ, зритель должен знать течения. Все аплодируют, когда индивидуальный композитор, допустим, что-то не классическое написал. В живописи то же самое происходит. В искусстве то же самое: там аплодируют, а здесь уже свое мнение. Дайте свободу! Сегодня эпоха своих индивидуальных отношений к предмету, вот это надо приветствовать. Не повторение Шишкина или Айвазовского. Ту же самую эмоцию передать уже простыми методами. Это ошибка, которая произошла. Например, мой педагог Шухаев. Он реалист, он уникальнейший художник. Были лозунги «Свобода!» и т.д., и он из Парижа вернулся. А куда отправили его? В Сибирь, потом ссылка на Кавказ. Но для нас счастье было, потому что такую сильную академию и образование получили от них. Шухаев сильнейший рисовальщик, такого рисовальщика нет в России. Шухаев, Шебуев, Шарлеман, Лансере – это гиганты, которые преподавали в Тбилисской академии. И это сыграло роль. Но когда окончили, он тихо мне сказал, посмотрев налево и направо, чтобы никто не подслушал: «Искусство для искусства». Я никак не мог понять, ведь радио кричит, что искусство для народа, а он мне тихо говорит: «Искусство для искусства». Потом я понял это все.
А сегодня счастье, что свобода. Вот вчера был мастер-класс. Дети издалека приехали на автобусах. Порисовали и счастливые уехали. Они задали вопрос: «Когда нам приехать еще?» Сейчас у меня такое предложение – надо прибавить площадь. Раньше раз в месяц мастер-класс проводил, а теперь 4-5 раз. Не могу отказать. Хотят. В Санкт-Петербурге просят, чтобы я и там вел мастер-класс.
Вот сейчас президиум у меня. Наша задача – чтобы каждый педагог показал своими руками. Не словесное объяснение, а своими руками. Вот Шухаев и другие педагоги строили, показывали, как строится фигура, напряженность идет налево или направо. И когда они это показывают и рисуют, это для нас понятнее становится. А словесно передавать и не рисовать, не показывать поколению – это ошибка. Вот меня Серов снял из диплома, потому что выездной президиум, и Сарьяну понравился мой диплом. Немножко был под влиянием импрессионистов. И на первом курсе отправляют меня в Пушкинский музей, и тогда я попал под влияние Рембрандта и копию Рембрандта сделал. После третьего курса я в Архангельском увидел Тьеополо – и монументальность у меня уже фактически родилась. Я с Тьеополо начал копии делать. Зима, холодно в комнате, на улице даже теплее было. Потом перешел на фрески. И вот, наконец, себя нашел. Если ты не дашь возможность детям и студентам искать свой почерк, то много потеряем.… Вот это есть богатство в искусстве. Мы все должны быть разные. А была эпоха, когда все одинаково одевались, одинаково пели, одинаково рисовали.
Вот и диплом мой– Сарьяну понравилось, а Серов был президентом, потому от зависти меня сняли от диплома. А сейчас парадокс: сижу у него в кабинете и его хвалю. И на первой медали из памятной серии президентам академии к 250-летию я портрет Серова отлил.
Дарья (Студентка МГАХИ им. Сурикова): Здравствуйте, Зураб Константинович! Скажите пожалуйста, существуют ли программы обмена студентов между российскими и зарубежными художественными ВУЗами? Мне, как молодому художнику, было бы интересно пообщаться со своими ровестниками, которые работают на западе, сравнить методики обучения, понять интересующие их темы в искусстве, увидеть и понять их формы и методы выражения себя, понять что для них является концептуальным искусством.

З.К. Церетели: Безусловно, это есть. Но я хочу добавить, что вот эта школа, которую мы сохранили… Большинство иностранцев учится у нас.

Ирина Хворостяная: Много иностранцев учится?

З.К. Церетели: Вот в этом году 150 – это только китайцы. Корейцы, японцы. Большинство – они. Они там очень развивают классику, у себя. Издают книги, издают всех наших художников. Приглашают они. Преподают там наши преподаватели. У меня сейчас в мастер-классе девочки китаянки из суриковского. Они приходят, работают, рисуют. И счастливы. Есть обмен. Мы делаем обмен. Вы знаете, я везде стараюсь создать такие возможности, сейчас во Французской академии де Базар, которая раньше родилась, чем мы. И Петра Первого, и Наполеона они выбрали почетными академиками. А Петр Первый остался там, изучил. И когда вернулся, то создал академию, куда включил и науку, и художества. Это было 275 лет тому назад. И когда они меня там выбрали, они это рассказывают: вот там сидел Петр Первый. Президент Путин открыл эти двери, зашел и ему потом объяснили, что как раз там сидел Петр, вот там сидел Наполеон. Они изучили. Потому что это уникальная Академия. И после этого в России были созданы наши академии. Я их всех приглашаю. 15 июня у нас будет в Храме заседание 250-летия. В Храме Христа Спасителя. Мы принимали участие в воссоздании. Это не так просто. 70 лет запрещены были фрески, крест и так далее. Посмотрите, здесь висит у меня копия мозаики XII века. И посмотрите какой труд. Раньше было запрещено. А в Институте истории и археологии это по программе надо было – копию сделать. Я в Турции в двенадцати православных церквах рисовал. Успел. Потом они одну взорвали, но все же я успел: зарисовал, обмеры сделал. Это интересно. Помогла мне академия. Просто тогда сложно было: пешком ходить, обмеры делать, изучать это все.

Александр (Подольск):— Как Вы оцениваете недавние гонения на грузинский народ в России? Правомерны ли они? Даже Акунину, кстати говоря, как я слышал, тоже досталось.

З.К. Церетели: Я все время сравниваю, что когда ты очень любишь второго человека. Допустим, человек влюблен: любит. Семья, очаг. Бывает что? Пауза. И бурный роман потом еще раз начинается. Это бывает так. Вы замужем?

Ирина Хворостяная: Да.

З.К.Церетели: Любите очень?

Ирина Хворостяная: Очень.

З.К.Церетели:  А он любит?

Ирина Хворостяная: Да.

З.К.Церетели: Ну, может, когда у вас пауза будет, поссоритесь…

Ирина Хворостяная: Надеюсь, нет.

З.К.Церетели: Ну, никто не знает… И потом начинается новый бурный роман. Вот так я вижу Грузию и Россию.

Ирина Хворостяная: То есть Вы надеетесь, что роман начнется снова?

З.К.Церетели: Безусловно. Общий крест носить – это не так просто.

Ирина Хворостяная: Будем ждать продолжения романа.

З.К.Церетели: Да.

Олег (Москва):На днях в Москве прошел учредительный съезд новой правой партии Барщевского «Гражданская сила», куда вошли многие люди искусства. Вы тоже в нее вступили? И вообще, как относитесь к тому, что известные люди решили завести себе партбилеты?

З.К. Церетели: Я скажу честно – я был депутатом. И почувствовал, что я – уже был не я. Стал другим. И проанализировал все, я снял депутатский значок и решил – я сделаю много хорошего, если я буду продолжать работать, как художник. Я находясь рядом с депутатами, где шум, где кричат, я не мог сделать ничего полезного – и не рисовал, и ничего толкового не делал. Поэтому я отошел от такой работы и таких дел. И у меня нет желания для такой работы. Человек может быть гораздо полезнее в другом месте, чем просто где-то сидеть и ничем не заниматься. Поэтому я не собираюсь вступать ни в какую партию.
Семен (Москва): Что Вам не нравится в современном искусстве? Спасибо.

З.К.Церетели: Когда делается хорошее произведение, нравится. Когда делается плохое произведение, безусловно, не нравится. Искусство для искусства. Это современное, это музейное, это не музейные, но произведения. И я хочу добавить, что не надо торопиться с оценкой. Нравится – нравится. А критиковать, я думаю, нельзя. Надо уважать создателей и давать время. Что творилось с Эйфелевой башней. Такие гиганты подписали – убрать. Сейчас сами французы, чтобы не опозориться, стараются снять этот вопрос, чтобы не обсуждать. Это ошибка – когда создается что-то, и начинается… Дай время! Время нужно на все.
Алла (менеджер из Москвы): Сделать скульптуру Путина или других политиков - это политика или искусство?

З.К. Церетели: Я создал скульптуры многих наших современников, скульптуры Цветаевой, Ахматовой, Блока, Шукшина, Окуджавы. Кого люблю и уважаю, того и делаю. Главное, поймать образ. Например, сейчас я делаю Ростроповича. Делал несколько эскизов, хотел успеть к юбилею, но так не получилось. Сейчас отдал отливать. Когда проходит время, остаются самые главные образы. Время помогает создать образ человека.

Ирина Хворостяная: Я знаю, Вы планируете строительство детского парка. Когда этот проект будет реализован, и что этому мешает?

З.К. Церетели: Я давно начал проектирование. Это уникальная концепция. Строительство планируется в Мневниках. То, что это столько длиться – это хорошо. Двигается. Я привлекал детей к строительству этого «города». Я даю проект, а дети строят.
Инга (Москва):Скульптуру Мухиной "Рабочий и колхозница" на ВДНХ разобрали, а собрать не могут. И, видимо, так и не соберут. Зураб Константинович, нет ли у Вас желания поставить на это место что-то свое?

З.К. Церетели: Нет, такого желания у меня нет. Это уникальнейшая скульптура. Надо обязательно воссоздать и поставить там. Если нужна моя помощь, я готов, я и тогда тоже предложил помощь… Во-первых, демонтаж нельзя было делать. Американцы со Статуей Свободы меня пригласили, люди, которые в Вашингтоне, пригласили и советовались со мной, как сделать. У них свои соображения были. Я сказал: давайте, выйдем на место. Пришли на место. Страшно это было. Там ошибка была допущена: медь и черный металл нельзя вместе… Начинается коррозия. Каркас был – как пудра. Я сказал, ни в коем случае не делайте демонтаж. Внутри построить каркас. Нельзя было демонтаж делать. Эта скульптура была задумана на высоте, для ракурса сделана. Ее надо на пьедестал поднять. Это грандиозных грех, если этого не будет. Это символ, хорошее произведение.

Ирина Хворостяная: Символ эпохи.

З.К. Церетели: Да.Весь мир аплодировал, потому что хорошее произведение. Правда. Это эпоху хорошо показывает в этом плане.

версия для печати